[летом]

Она, конечно же, уедет в Париж, будет жить там, курить полпачки сигарет в день и любоваться закатом. Будет писать мне длинные письма о том, как в нее влюблен некий Франсуа с соседней улице, и как прекрасна Эйфелева башня вечером. Сколько там на ней лампочек?
Она скучает по мне, а мне не дают визу, нет денег, нет настроения. Я сижу в своем промозглом городе и гуляю, гуляю по Петропавловке. Я пишу письма ей, покупаю на последние деньги марки, и конверт летит к ней.
Она пишет, что приедет на рождество. Или на новый год. И обязательно привезет мне духи. А я подарю их маме, потому как сама не пользуюсь. Никогда.
Это так странно, видеть ее, слышать ее, но при этом понимать, что она уже не та, не_моя, не наша, не питерская. Абсолютно. Будто подменили, одели берет, этот красный плащ, невыносимо высокие сапоги и поменяли душу. Промыли душу, надушили Шанель и оставили в этом чертовом Париже.
- Когда ты приедешь? Летом?
- У меня летом... летом лебеди...
- Какие лебеди? Да ты о чем? Париж ждет.
- Нет. Не ждет.

Она приехала и снова курит. Больше. Сильнее. Дольше.
Курит и смотрит в окно. На соседний дом, где горят огни.

- И меня не ждет, - тушит сигарету. - Эх, может не я такая, а он такой?
- Мы.

А знаешь, дружище, мы такие. Наш дом, там, где мы есть по умолчанию. Настройки не сбиваются, как бы ты не пытался поменять.
По умолчанию. По назначению. Я родилась здесь. И здесь. Буду. Умирать.